Поступательное движение Работая в одном офисе с коллегами, вы чувствуете, что понимаете происходящее в компании. Утром нальешь кофе и остановишься поболтать с одним коллегой, в обед обсудишь динамику проекта с другим. В офисе постоянно циркулирует актуальная

3.4.3. Развитие структуры организации Каждая структура должна демонстрировать, как организованы процессы, как работает «конвейер» создания и реализации продуктов, т. е. показывать: как рождается идеология интеграции и предпринимательства; как создается алгоритм

Глава 4 Поступательное развитие организации. Миссия, видение, стратегия В предыдущей главе мы познакомились с функциональной моделью организации, рассмотрели, какое воздействие оказывают ее элементы на результативность и эффективность каждого продукта в процессе его

6. Развитие организации Постоянно ищите способы улучшить результаты. Реорганизуйте людей и ресурсы, перемещая их туда, где они могут принести бизнесу больше пользы. Чтобы компания функционировала на самом высоком уровне продуктивности и эффективности, помните о трех

Развитие общества идет в целом по восходящей линии, представляет собой прогресс, поступательное движение от низших форм к высшим. Такой вывод марксистская теория делает из научного анализа исторического процесса, основываясь не на субъективных желаниях и надеждах, а на строго объективных критериях, которые дают возможность судить, какой тип общества, какая эпоха его развития являются более прогрессивными.

Критерии прогресса

Объективные критерии прогресса различны для различных областей жизни. О прогрессе в области здравоохранения и материального благосостояния людей мы можем, например, судить по средней продолжительности жизни. О прогрессе культуры дают представление такие показатели, как процент грамотных, а также людей со средним и высшим образованием, количество школ и библиотек, научных учреждений и театров и т. д. Аналогичные критерии прогресса можно найти и для многих других сфер общественной жизни.

Однако для того чтобы судить о поступательном развитии всего общества, а не отдельных его сторон, нужен критерий другого рода - наиболее общий, универсальный. Таким критерием, т. е. показателем прогрессивности той или иной формации, марксистско-ленинская наука считает развитие производительных сил. Более прогрессивной является та формация, которая открывает новые возможности для развития производительных сил, обеспечивает более высокие темпы их роста, достигает более высокого их уровня.

Почему марксисты придают именно этому критерию первостепенное значение?

Прежде всего потому, что развитие производительных сил представляет собой непосредственный показатель прогресса в такой важнейшей области, как производство средств существования людей. Развивая технику, накапливая трудовые навыки и знания об окружающей природе, люди постепенно

освобождаются от господства слепых сил природы, овладевают ими, все шире используют и переделывают природу в своих интересах. Таким образом, развитие производительных сил определяет степень господства человека над природой. Но дело не только в этом. От развития производительных сил зависит в конечном счете прогресс и в других областях общественной жизни - в области общественных отношений, культуры и т. д.

Известно, например, что только с того времени, когда человеческий труд начал давать помимо средств существования, необходимых для поддержания жизни самого производителя, еще и прибавочный продукт, часть членов общества смогла освободиться от физического труда и заняться наукой, искусством, литературой. А это привело к первым серьезным успехам в духовной культуре.

Обусловливая последовательную смену формаций, развитие производительных сил ведет к таким социально-политическим переменам, которые делают возможным прогресс в различных важных областях общественной жизни. В ходе истории классового общества были ликвидированы наиболее грубые формы личной зависимости и угнетения трудящихся - рабство, а затем крепостничество. По мере развития производительных сил росла культура трудящихся, их сознательность и организованность. В результате от формации к формации усиливалась общественно-политическая активность народных масс, их роль в жизни общества.

Развитие производительных сил, обусловливая перемены в экономическом строе, в конечном счете подготавливает полное освобождение человечества от гнета общественных сил на протяжении тысячелетий действовавших так же слепо, насильственно, разрушительно, как это свойственно силам природы. Речь идет о социально-экономических отношениях эксплуататорского строя, при котором люди, производящие материальные блага, не могут ими распоряжаться и целые классы, составляющие большинство общества, попадают в подчинение горстки угнетателей, утрачивают право распоряжаться своим трудом, своей судьбой, даже жизнью.

В основе порабощения людей чуждыми общественными силами лежат частная собственность на средства производства, эксплуатация человека человеком, раскол общества на враждебные классы. Только тогда, когда производительные силы достигают достаточно высокого уровня развития, человечество может избавиться от эксплуатации и освободиться от порабощающих его социально-экономических отношений классово-антагонистического общества; это происходит при социализме. С его победой и по мере строительства коммунизма люди овладевают силами общественного развития, что дает возможность сделать новый решающий шаг вперед в

подчинении человеку сил природы, осуществлять сознательное и планомерное использование этих сил в интересах всего общества.

«Условия жизни, окружающие людей и до сих пор над ними господствовавшие, теперь подпадают под власть и контроль людей, которые впервые становятся действительными и сознательными повелителями природы, потому что они становятся господами своей обобществленной жизни... Объективные, чуждые силы, господствовавшие до сих пор над историей, поступают под контроль самого человека. И только с этого момента люди начнут вполне сознательно сами творить свою историю, только тогда приводимые ими в движение общественные причины будут иметь в значительной и все возрастающей степени и те следствия, которых они желают. Это есть скачок человечества из царства необходимости в царство свободы» 1(Энгельс).

Приняв развитие производительных сил в качестве решающего критерия прогресса, мы неизбежно придем к выводу о поступательном характере развития общества. Ведь от одного этапа этого развития к другому уровень производительных сил возрастал, каждая формация открывала новые возможности роста техники и производительности труда, а вслед за изменениями в общественном производстве происходили прогрессивные перемены во всей жизни общества.

Из того факта, что в основе общественного прогресса лежит развитие производительных сил, следует и другой вывод: поступательное движение общества, направление этого движения является исторической необходимостью. Это значит, что ни отдельные люди, ни целые классы не могут остановить поступательное движение общества, не могут изменить по своему желанию его направление.

Попытки такого рода, как известно, не раз предпринимались, но они неизменно оканчивались полным провалом. Какие отчаянные усилия прилагал империализм, чтобы восстановить капиталистические порядки в Советской стране! Однако все эти попытки потерпели позорный крах. Такой же крах потерпели империалисты США, пытавшиеся преградить путь социалистической революции в Китае и других странах народной демократии, сохранить там отживший реакционный строй.

В современную эпоху общественный прогресс неразрывно связан с переходом к социализму. Капитализм исчерпал свои возможности. Его производственные отношения стали оковами для развития производительных сил. Сохранение этих отношений делается все более тягостным и опасным для общества.

Отстаивая идею поступательного развития общества, марксизм-ленинизм выражает взгляды и интересы самого рево-

люционного класса современности - рабочего класса. Этот класс не боится будущего, он исполнен веры в прогресс, который несет освобождение не только ему, но и всему человечеству.

Идеологи империалистической буржуазии - враги прогресса

Иное дело современная буржуазия. Превратившись в реакционный, нисходящий класс, она отказывается от идеи прогресса, которую горячо отстаивали ее передовые представители в конце 18 - начале 19 века. В нашу эпоху буржуазии куда больше по вкусу теории, обосновывающие не прогресс, а застой или даже попятное движение общества. В этом, в частности, секрет успеха в буржуазном мире теории исторического круговорота (или «циклической» теории), которую выдвигал немецкий реакционный философ О. Шпенглер и которую проповедует ныне английский историк и социолог А. Тойнби. Согласно этой теории каждое общество проходит в своем развитии через обязательные стадии: весну - лето - осень - зиму, или детство - юность - зрелость - старость. Завершение этого круга означает гибель данного общества, его возвращение к исходной точке развития. Новый цикл представляет собой не прогресс, а лишь еще один оборот по извечному историческому кругу. В применении к современной эпохе это, с точки зрения Шпенглера, Тойнби и их последователей, должно означать, что, хотя буржуазная цивилизация и переживает упадок (чего не могут отрицать даже апологеты капитализма), ее гибель и замена другой, т. е. социалистической, цивилизацией якобы не будут прогрессом, а, напротив, явятся переходом к более низкой ступени общественного развития, с которой начнется новый цикл.

Многие апологеты буржуазии избирают другой способ борьбы против научного социализма. Отрицая закономерности истории, они отвергают само понятие общественного развития и прогресса, а взамен предлагают говорить лишь о «социальном изменении». Это изменение, по их мнению, носит случайный характер, оно может идти в любом направлении под влиянием самых различных обстоятельств. Такой взгляд, заявляет западногерманский социолог Л. фон Визе, Дает возможность «воздерживаться от всяких суждений о том, идет ли развитие к лучшему или худшему и существует ли причинная связь между прошлым и настоящим и тем более будущим, и ограничиваться констатацией простой перемены или изменения». Так в угоду своим классовым интересам современные буржуазные социологи разделываются с важным завоеванием науки 19 века - с понятием поступательного развития, подчиненного объективным законам.

Широкое распространение в буржуазной идеологии получили также взгляды, согласно которым прогресс, поступатель-

ное развитие возможны, лишь в науке и технике, но не в области общественных отношений, политики и морали (так называемая теория «морального отставания» или «морального отрыва»). Эти области общественной жизни, по утверждениям реакционных теоретиков, определяются вечными, неизменными свойствами «человеческой природы», толкающими людей на насилие, преступления, агрессию и т. п. Развитие науки и техники якобы только дает этим разрушительным устремлениям новое, все более опасное оружие. Таким путем бедствия и язвы, порождаемые гниющим капиталистическим строем, его защитники пытаются свалить на мифическую «человеческую природу».

Стремясь вывести капитализм из-под критики, сторонники этих взглядов объявляют главным злом развитие науки и техники. Они нередко откровенно проповедуют возвращение к феодальным порядкам, к сельской жизни, к господству церкви во всех областях общественной жизни, утверждая, что только так и можно еще спасти человечество от надвигающейся катастрофы.

О том, каким беспросветным и мрачным представляют себе будущее общества идеологи буржуазии, можно судить и ] по некоторым произведениям художественной литературы, таким, как утопические романы О. Хаксли, Э. М. Форстера и др.

В этих романах не найти и следа веры в будущее, светлых надежд, жизнеутверждающего оптимизма, пронизывавших большинство утопических произведений прошлого. Лучшее, что предвещают миру авторы современных буржуазных утопий, - это общество, где известное материальное благополучие достигнуто ценой полного отказа от демократии, культуры и человеческого достоинства, общество, населенное людьми, в которых нет ничего человеческого, людьми, ставшими бездумным придатком машины, ее рабами. Нередко же они предсказывают человечеству еще более мрачное будущее - возврат к варварству. От цивилизации, вещают эти «пророки», останутся лишь руины городов и старые могилы, в которых голодные орды одичавших и выродившихся людей будут добывать себе одежду и украшения.

Беспросветный пессимизм пронизывает всю идеологию современной реакционной буржуазии, ее культуру, рождая упадочнические течения в искусстве, аморализм. Эти мрачные настроения не случайны. Эра господства капитализма идет к концу, ныне капитализм преграждает дорогу общественному прогрессу. И вот со слепотой, присущей идеологам умирающего класса, современные буржуазные теоретики и писатели отождествляют судьбу своего класса с судьбой человечества, изображают упадок и неизбежную гибель этого класса как упадок и гибель всей цивилизации в целом.

Теории, отрицающие возможность прогресса, отражают, однако, не только упадок капитализма, но и определенный политический интерес современной буржуазии. С помощью таких теорий ее идеологи стремятся духовно разоружить трудящихся, внушить им мысль о бесцельности борьбы против капитализма. Впереди неизбежный регресс, упадок и гибель; борьба за лучший, прогрессивный строй бессмысленна - вот что хотят доказать трудящимся прислужники буржуазии.

Мрачным пророчествам буржуазных гадалок- марксистско-ленинская теория противопоставляет основанные на фактах научные положения о том, что история общества представляет собою картину прогресса, закономерного движения от низших форм к высшим, что поступательное движение общества - закон не только прошлой, но и современной истории человечества, что впереди - неизбежный и закономерный переход к высшей, прогрессивной общественной форме - коммунизму. Такой взгляд на историю является важной составной частью мировоззрения рабочего класса.

Закономерный характер поступательного движения общества отнюдь не означает, что это движение происходит само собою, помимо сознательной деятельности людей. Все дело в том, что закономерно обусловлена сама деятельность людей, партий, классов, направленная на переделку общества, его прогрессивное преобразование. И чем более сознательной, организованной, решительной и целеустремленной будет эта деятельность, чем более широкие массы она охватит, тем более основательным и быстрым будет прогресс. Это доказывается уже самим фактом гигантского ускорения общественного развития, характерного для нашей эпохи, когда в движение пришли миллионные массы людей, пробудившихся к сознательному историческому творчеству. В их силах смести все препятствия, которые воздвигает на пути прогресса реакция.

Вся общественная практика подтверждает обоснованность исторического оптимизма марксистского мировоззрения. Этот оптимизм выражает уверенность рабочего класса в своем будущем, его убежденность в преимуществах и неодолимости социализма. Вместе с тем марксистско-ленинское понимание общественного прогресса служит трудящимся могучим оружием в их освободительной борьбе. Оно дает им ясное знание перспектив, вдохновляет и воодушевляет их в борьбе за построение нового, коммунистического общества, порождает бодрость, твердую веру в успех этой борьбы.

3. Вглядываясь в современное состояние политики, искусства и науки, мы обнаруживаем длинную цепь попеременно обусловлива­ющих друг друга причин и следствий, протянувшуюся через долгие столетия. Перебирая ее звенья, мы вскоре замечаем, что в ней дей­ствуют главным образом две разнородные стихии, которые не в рав-; ной мере поддаются исследованию. В самом деле, мы можем удовлет-

ворительно объяснять друг через друга какую-то определенную часть причин и следствий в их последовательном развертывании, но, как показывают любые попытки описать историю человеческой культу­ры, временами мы наталкиваемся как бы на узлы, упорно не дающие себя распутать. Дело все в той же духовной силе, которая не позволя­ет вникнуть в свою сущность и предугадать образ своих действий. Казалось бы, она неотделима от исторической традиции и окружаю­щих условий, но она же перерабатывает и формирует их с присущим ей своеобразием. Взяв любую великую индивидуальность любой эпо­хи, можно показать, что она возникла на почве всемирно-историче­ского развития и что эту почву шаг за шагом создала работа предше­ствующих эпох. Однако как именно эта индивидуальность придала своей исторически обусловленной и подготовленной деятельности не-; повторимый отпечаток, это можно, пожалуй, показать и если не опи­сать, то почувствовать, но вывести в свою очередь следствием из чего-то другого нельзя. Такова неотъемлемая и повсеместная черта всякой человеческой деятельности. Первоначально все в ней скры-то-чувство, порыв, мысль, решение, речь и поступок. Но, соп­рикасаясь с миром, внутреннее начало деятельно развертывает себя вовне и оставляет свой особенный след на всей прочей внутрен­ней и внешней деятельности. С течением времени появляются сред­ства для закрепления этих вначале незаметных влияний; все меньше работа протекших столетий» проходит впустую для потомков. Вот она область, которую исследователь может изучать шаг за шагом:" Но эта же область пронизана действием новых, не поддающихся уче­ту глубинных сил. Материальность первой из этих двух стихий может получить такой перевес, что начнет грозить подавлением энергии другой. Но без правильного отграничения и оценки обеих мы не сможем отдать должное самому высокому из того, что способна нам показать история всех времен.

Чем глубже проникаем мы в древние эпохи, тем, естественно, заметнее сокращается масса материала, передаваемого от поколения к поколению. Зато мы сталкиваемся тут с другим феноменом, пере­носящим исследователя до известной степени в новую область. Ис­торически достоверные фигуры, чьи внешние жизненные обстоятель­ства известны, встречаются нам все реже, теряют отчетливость; их судьбы, даже их имена расплываются в неопределенности, и стано­вится неясно", только ли ими создано то, что им приписывают, или одно имя объединяет творения многих. Личности как бы исчезают, переходя в разряд туманных образов. Таковы Орфей и Гомер в Гре­ции, Ману, Вьяса, Вальмики в Индии и другие громкие имена древ-. ности. Но четкая индивидуальность стирается еще больше, если мы шагнем глубже в предысторию. Такую отточенную речь, как гоме­ровская, песенные волны должны были вынашивать уже давно, на протяжении целых эпох, от которых нам не осталось никаких изве­стий. Еще яснее это можно было бы пронаблюдать на первоначальной форме языков. Язык тесно переплетен с духовным развитием чело­вечества и сопутствует ему на каждой ступени его локального про­гресса или регресса, отражая в себе каждую стадию культуры. Но

есть такая древность, в которой мы не видим на месте культуры ниче­го, кроме языка, и вместо того чтобы просто сопутствовать духовно­му развитию, он целиком замещает его. Конечно, язык возникает из таких глубин человеческой природы, что в нем никогда нельзя видеть намеренное произведение, создание народов. Ему присуще. очевидное для нас, хотя и необъяснимое в своей сути самодеятель­ное начало (Selbstthatigkeit), и в этом плане он вовсе не продукт ничьей деятельности, а непроизвольная эманация духа, не создание народов, а доставшийся им в удел дар, их внутренняя судьба. Они пользуются им, сами не зная, как они его построили. И все же язы­ки, по-видимому, всегда развиваются одновременно с расцветом народов - их носителей, сотканы из их духовной самобытности, на­кладывающей на языки некоторые ограничения. Когда мы говорим, что язык самодеятелен, самосоздан и божественно свободен, а языки скованы и зависимы от народов, которым принадлежат, то это не пустая игра слов. В самом деле, все частные языки стеснены опреде­ленными рамками 1. В изначально свободном потоке речи и пения язык складывался в меру воодушевления, свободы и мощи совокуп­но действующих духовных сил. Это воодушевление должно было охватывать всех индивидов сразу, каждый здесь нуждался в поддерж­ке других - ведь всякое вдохновение разгорается только в опоре на уверенность, что тебя понимают и чувствуют. Нам приоткрывают­ся здесь, пусть крайне туманно и мерцающе, очертания той эпохи, когда индивиды растворены для нас в народной массе и единствен­ным произведением интеллектуальной творческой силы предстает непосредственно сам язык.

4. При всяком обозрении всемирной истории выявляется какое-то движение вперед. Мы здесь тоже говорим о прогрессе. Но я вовсе не собираюсь постулировать некую систему целей или бесконечно продолжающегося совершенствования и встаю на совсем другой путь. Народы и индивиды, словно лесная поросль, вегетативно, на­подобие растений, распространяются по лицу земли, наслаждаясь своим бытием в счастье и деятельности. Эта жизнь, частицы кото­рой отмирают с каждым индивидом, безмятежно течет без заботы о последствиях для грядущих эпох. Исполняя предначертания при­роды, все живое проходит свой путь вплоть до последнего дыхания; отвечая целям всеупорядочивающей благости, каждое творение на­слаждается жизнью и каждое новое поколение пробегает один и тот же круг радостного или скорбного существования, более успеш­ной или менее удавшейся деятельности. Однако, где бы ни появился человек, он остается человеком: вступает в общение с себе подобны­ми, учреждает институты, предписывает себе законы, а где это ему плохо удается, там пришельцы или переселяющиеся племена на­саждают более совершенные достижения своих стран. С появлением человека закладываются и ростки нравственности, развивающиеся вместе с развитием его бытия. Это очеловечение, как мы замечаем, происходит с нарастающим успехом; больше того, отчасти сама

1 См. ниже §§9, 10, 35.

природа такого процесса, отчасти размах, какой им уже достигнут, таковы, что дальнейшее совершенствование уже едва ли можно существенно задержать.

И в культурном, и в нравственном развитии человечества скрыта -несомненная планомерность; она обязательно обнаружится и в дру­гих областях, где она не так бросается в глаза. И все же нельзя по­стулировать ее априори, чтобы не отклоняться на ее поиски от пря­мого исследования фактов. Всего менее можно приписывать такую планомерность непосредственному предмету наших рассуждений. Проявление человеческой духовной силы в ее многоликом разнообра­зии не привязано к ходу времени и к накоплению материала. На­сколько необъясним ее источник, настолько же непредсказуемо и дей­ствие, и высшие достижения здесь совсем не обязательно должны быть последними по времени возникновения. Поэтому, если мы хотим подглядеть за созидательной работой творящей природы, мы не дол­жны навязывать ей тех или иных идей, а принимать ее такой, какою она себя являет. Создавая свои творения, она производит известное число форм, в которых находит себе воплощение то, что в каждом роде вещей созрело до совершенства и удовлетворяет полноте своей идеи. Нельзя спрашивать, почему форм не больше, почему они не другие; единственно уместным ответом на эти вопросы будет: да просто нет никаких других. В согласии с таким подходом, все, что живет в духовном и материальном мире, можно считать продуктом единой силы, лежащей в основании всего и развивающейся по неиз­вестным нам законам. В самом деле, если мы не хотим раз и навсегда отречься от поисков всякой связи между проявлениями человеческо­го бытия, то должны неустанно восходить к какой-то самостоятель­ной и исконной причине, которая сама по себе уже не оказывалась бы причинно обусловленной и преходящей. А такой путь самым ес­тественным образом ведет нас к внутреннему свободно развивающе­муся во всей своей полноте жизненному началу, причем его отдель­ные проявления еще не утрачивают своей связи из-за того, что их внешние формы предстают перед нами изолированными. Такой под­ход полностью отличен от телеологического, потому что ориентиру­ет нас не на какую-то заранее назначенную цель человеческой исто­рии, а на ее первопричину, которую мы признаем непостижимой. Но только так, по моему убеждению, и надо подходить к различию форм, создаваемых человеческой духовной силой, потому что - да поз­волят нам такое разграничение - если повседневные потребности человечества могут быть в достаточной мере удовлетворены за счет сил природы и как бы механического воспроизведения человеческих усилий, то рождение незаурядной индивидуальности в отдельных личностях и в народных массах, необъяснимое в свете одной лишь исторической преемственности, каждый раз снова и снова, причем внезапно и непредвиденно, вторгается в наблюдаемую цепь причин и следствий.

5. Тот же подход с равным успехом применим, разумеется, и к таким главным проявлениям духовной силы человека, как язык, на котором мы здесь и хотим остановиться. Причину различия языков

можно видеть в большем или меньшем успехе того порыва, с каким прокладывает себе путь общечеловеческая способность к созданию ре­чи, чему национальный духовный склад может благоприятствовать, но может и мешать.

В самом деле, если мы рассмотрим языки генетически, то есть как работу духа, направленную на определенную цель, то само собой бросится в глаза, что эта цель может быть достигнута как в меньшей, так и в большей степени; мало того, сразу обнаруживаются и глав­ные пункты, где дает о себе знать неодинаковость в приближении к цели. Залогом успеха здесь может считаться мощь воздействующего на язык духовного начала вообще, а также его особенная предрас­положенность к языкотворчеству - например, исключительная яр­кость и наглядность представлений, глубина проникновения в суть понятия, способность сразу схватить в нем самый характерный приз­нак, живость и творческая сила воображения, влечение к правильно понятой гармонии и ритму в звуках, что в свою очередь связано с подвижностью и гибкостью голосовых органов, а также с остротой и тонкостью слуха. Помимо этого надо учитывать еще и особенности традиции, и свойства момента, который переживается народом в эпоху важных языковых преобразований, когда он находится как бы посередине своего исторического пути, между прошлым, продол­жающим оказывать на него свое воздействие, и будущим, чьи ростки он в себе таит.

В языках есть вещи, которые реально нельзя наблюдать и о ко­торых можно судить только по направленности стремления, а не по результату этого стремления. В самом деле, языкам не всегда удается полностью осуществить даже уже совершенно явственно обозначив­шиеся в них тенденции. В свете этого обстоятельства надо рассмат­ривать, например, весь вопрос о флексии и агглютинации, в отноше­нии которых царило и продолжает возникать множество недоразуме­ний. Что народы более одаренные и находящиеся в более благопри­ятных условиях, чем другие, обладают и более совершенными язы­ками, это понятно само собой. Но мы приходим и к другой, только что нами затронутой, глубже лежащей причине языковых различий.

Создание языка обусловлено внутренней потребностью челове­чества. Язык - не просто внешнее средство общения людей, поддер­жания общественных связей, но заложен в самой природе человека и необходим для развития его духовных сил и формирования миро­воззрения, а этого человек только тогда сможет достичь, когда свое мышление поставит в связь с общественным мышлением.

Таким образом, если каждый язык, взятый в отдельности, мы рассмотрим как попытку, направленную на удовлетворение этой внутренней потребности, а целый ряд языков - как совокупность таких попыток, то можно констатировать, что языкотворческая сила в человечестве будет действовать до тех пор, пока - будь то в целом, будь то в частном - она не создаст таких форм, которые всего пол­нее и совершеннее смогут удовлетворить предъявляемым требовани­ям. В соответствии с этим положением даже и те языки и языковые семейства, которые не обнаруживают между собой никаких истори-

ческих связей, можно рассматривать как разные ступени единого процесса образования. А если это так, то эту связь внешне не объе-диненных между собой явлений следует объяснять только общей внутренней причиной, и этой причиной может быть лишь постепен­ное развитие действующей здесь силы.

Язык - одно из тех явлений, которые стимулируют человечес­кую духовную силу к постоянной деятельности. Выражаясь други­ми словами, в данном случае можно говорить о стремлении вопло­тить идею совершенного языка в жизнь. Проследить и описать это стремление есть задача исследователя языка в ее окончательной и вместе с тем простейшей сути 1.

В прочих своих частях языковедение совершенно не нуждается в этом тезисе, который выглядит, возможно, чересчур гипотетическим, Однако оно может и должно использовать его как стимул и опираться на него в своих попытках открыть в языках постепенное приближе­ние к совершенному строю. Действительно, могут существовать ряды языков как более простого, так и более сложного устройства, при сравнении которых друг с другом можно было бы заметить в принци­пах их организации последовательное восхождение к наиболее удач­ному строению языка. Можно было бы ожидать, что организм таких более совершенных языков при всей сложности форм явственней, чем это имеет место в других языках, обнаруживает последователь-, ное и прямолинейное стремление к совершенству. Признаками ус­пешного движения по этому пути оказались бы в более совершенных языках прежде всего четкость и совершенство фонетической арти­куляций; затем связанная с этим искусность в образовании слогов и чистота их расчленения на элементы, а также умелое устройство простейших слов; далее, оформление слов как звукового единства для достижения таким путем подлинного словесного единства, соот­ветствующего единству понятия; наконец, способность языка про­вести разграничение между своими самостоятельными единицами и тем, что в качестве формы должно лишь сопутствовать самостоятель­ным единицам, для чего, естественно, нужно, чтобы язык располагал каким-то приемом отличения простых нанизываний от сплавлений, символизирующих смысловую связь. Но в эти подробности я по вы­шеназванным причинам тоже пока не вдаюсь, а хочу только, чтобы читатель увидел, какими положениями я руководствовался в той работе над определением места кави в семье малайских языков, ко­торую я здесь предпринимаю.

Должен заметить, что я всегда отделяю то в языках, что возникло исторически в ходе их последовательных изменений, от их первич­ной - насколько она нам доступна,- исконной формы. Круг по­добных праформ, по-видимому, замкнулся, и на той стадии, какую сейчас проходит развитие человеческих сил, возврат исконного со­стояния невозможен. Ведь как ни укоренен язык в недрах человече-

1 Ср. мою работу „О задаче историка", в „Трудах историко-филологиче­ского отделения Берлинской Академии наук" за 1820-1821 гг.

ой природы, он обладает еще и независимым, внешним бытием, ко-торое властно над самим человеком. Чтобы снова возникли исконные формы языка, народы должны были бы вернуться к своей прежней обособленности, которая теперь уже немыслима. Возможно также - и это еще более правдоподобно,- что для зарождения новых языков в жизни всего человечества, как и в жизни отдельного человека, вообще отведена только одна определенная эпоха.